Ничего опасного не углядел, лишь отметил, что вместо скважины для ключа на лицевой панели смонтировали десять вращающихся пластинок с секторами, пронумерованными от единицы и до девяти.
Такой замок снятым с тела ключом не отпереть, вот франт за сохранность содержимого нисколько и не волновался.
Разочарованно поморщившись, я поднял ларец, намереваясь убрать его в сумку, и вдруг почувствовал, как слегка шевельнулась крышка. Не веря собственной удаче, откинул ее и сразу захлопнул обратно.
Вот ведь! Это просто невозможно!
Заглянул вновь и выругался. Никакой ошибки – на бархатной подложке лежало именно то, что оказаться там не могло ни при каких обстоятельствах. И это объясняло решительно все. Объясняло и меняло.
Теперь-то ясно, с какой стати разведка Ланса потратила столько усилий, чтобы заполучить ларец. Другой вопрос – стоит ли идти у них на поводу?
Да только вопрос ли это? Ведь ответ мне прекрасно известен. И ответ этот отдавал нестерпимой горечью, разочарованием и смертью.
Чтоб вас всех разорвало! За что со мной так? За что?!
Я со всего маху шибанул кулаком по шкатулке, и перепуганные бесы моментально схоронились в самый темный уголок моей души.
Приступ ярости схлынул так же внезапно, как и накатил, оставив после себя лишь мерзкий привкус бессилия. Я повернул все пластинки на два деления влево, сунул шкатулку в дорожную сумку и подошел к Берте. Подхватил девушку на руки, шагнул от стола и сипло охнул из-за боли в ребрах.
Ничего, выдюжу!
И в самом деле – то ли из-за разошедшейся по телу скверны, то ли из-за бурлившего в крови азарта до черного входа добрался без особых проблем. Но вот дальше… дальше с бесчувственной девушкой на руках далеко не уйти.
А потому, оставив Берту в кустах, подобрался к конюшне и бесшумно проскользнул внутрь. Подметавший пол конюх ничего не почувствовал. Просто неожиданно оказался на полу с перерезанной шеей, несколько раз дернулся и умер.
Я оттащил тело к стене и перенес Берту в уже заложенную для маркиза карету. Потом кустами прокрался к воротам, распахнул дверь будки и заколол подремывавшего у крохотного окошка сторожа.
Вот так буднично – аж самому противно стало.
Хотя, в Бездну им и дорога. Не могли ведь о грешках хозяина не догадываться.
Бегом вернулся на конюшню, вывел лошадей во двор и, разведя створки ворот, с невозмутимым видом уселся на козлы.
Н-но, пошли, родимые!
Они и пошли. А потом побежали. И мы покатили, покатили, покатили по улицам города. Но спокойней на душе от этого не стало. Вроде радоваться должен, что живым ноги унес, а самого от ужаса колотит. Еще и промеж лопаток так и зудит, будто чужой взгляд спину колет.
Я даже несколько раз оглянулся, но никого подозрительного не заметил. Оно и немудрено: ушлого топтуна так просто не срисовать. А если их целая команда работает, и вовсе дело швах.
Отогнав карету в не самый респектабельный район, где не имеют обыкновения лезть в чужие дела, если сам нарываться не станешь, я перебрался к Берте и принялся тормошить ее за плечо. Никакого эффекта.
Перекрыл ладонью рот, сдавил пальцами ноздри и, поражаясь, сколь холодной и неживой кажется на ощупь кожа, принялся ждать. Раз, два, три…
При счете «девятнадцать» глаза циркачки распахнулись, она задергалась, пытаясь вырваться из моей хватки, и я перестал сжимать девичий нос. А вот руку ото рта не убрал и правильно сделал – слишком уж безумный оказался у Берты взгляд. Как пить дать всю улицу бы своим визгом переполошила! А нам еще только внимания стражников не хватало. И так сильно рискуем, в ворованной карете разъезжая.
Едва не схлопотав по лицу ногтями, я прижал циркачку к сиденью и отвесил крепкую затрещину.
– Берта, очнись!
– Себастьян? – охнула девушка, у которой наконец прояснилось в глазах. – Где мы?!
– В заднице, – лаконично ответил я. – Идти сможешь?
– Не знаю. Ноги будто ватные. И лица совсем не чувствую.
– Сможешь или нет?!
– Не знаю! Что происходит?!
– Потом, – отмахнулся я и выбрался из кареты. Чужой взгляд не отпускал, и ощущение слежки просто сводило с ума.
Оглядев улицу, я взмахом руки подозвал с интересом пялившегося на карету местного обитателя, одетого хоть и скромно, но опрятно.
– Эй ты, ходь сюды!
– Чего угодно, вашей милости? – не без колебания подошел мужичок и легонько поклонился, не зная, с кем имеет дело. С кучером? Слугой? Жуликом каким?
– Монету сшибить хочешь?
– Завсегда, завсегда, – обрадовался прохожий. – А что делать надобно?
– Мне тут с дамой уединиться надо, пока хозяин по делам отбыл. А на месте стоять нельзя, – я указал на синяки под глазами, – не прибуду вовремя на место, опять вздует. Отвезешь нас, отвалю пару реалов.
– Идет! – Мужичок поспешно взобрался на козлы и протянул руку. – Только половину, чур, вперед.
– С лошадьми-то управишься? – засомневался я, доставая из кошеля монету.
– Еще спрашиваете! Конечно, справлюсь!
Я швырнул ему реал и распорядился:
– Езжай к скверу Святой Майи, что по дороге в порт. И стучи, как приедем, понял?
– Чего не понять? – ухмыльнулся мужичок и взмахнул вожжами.
Лошади тронулись с места, я захлопнул дверцу и уселся рядом с Бертой.
– Что с тобой? – только тут разглядела она мои синяки.
– Неважно, – поморщился я. – Рассказывай, что в «Старом рыцаре» случилось.
– Но…
– У нас мало времени. Не тяни!
Растиравшая лицо девушка ожгла меня раздраженным взглядом и отвернулась.