Мор - Страница 96

И тогда я ударил. Ударил не руками, но овеществленной скверной, превращенной в смертоносное подобие привычного шила. Беспрестанно менявший форму клинок на миг превратился в странно искривленный стилет и легко вонзился в тело. Вонзился в тело – и развеялся без следа.

Сознание пронзила безумная вспышка чужой боли; следователь распахнул в безмолвном крике рот, уперся руками в край столешницы, попытался встать… и обессиленно откинулся на спинку стула. Пару раз вздрогнул и умер. В груди у него сияла сквозная дыра, но из страшной раны не выступило ни капли крови.

Не теряя времени, я улегся на стол и ногой подгреб к себе оставленный писарем перочинный нож. Отменно заточенным лезвием легко справился со стягивавшей запястье веревкой и встал сбоку от двери. Вернувшийся пару минут спустя писарь даже пикнуть не успел, когда увесистая чернильница ударила его в висок. Изумленный до полного беспамятства парень рухнул на пол; я связал его, сунул ему в рот скомканный носовой платок и сразу ухватил папку дознавателя. Один за другим начал выкладывать на стол выполненные уверенной рукой слепого художника портреты, но знакомых лиц больше не попадалось. Имена с датами тоже ни о чем не говорили. И я уже начал сожалеть о впустую потерянном времени, когда будто ножом под лопатку ткнули.

Характерный овал волевого лица, острый прямой нос, аккуратно подстриженная бородка и до одури пронзительные глаза. Никакой ошибки – с пожелтевшего листа на меня смотрел работавший на разведку Ланса франт. Но подпись… подпись под портретом гласила:

«Виктор (Валентин?) Арк. Высший»

У меня чуть сердце не остановилось. Высший!

И ведь сколько общались, даже не заподозрил ничего! Высший, мать его разэдак!

Бесово отродье!

Я сложил рисунки обратно в папку и нервно рассмеялся.

Неудивительно, что франт так разошелся, когда шкатулку заполучить не сумел. Испугался. Просто-напросто перепугался.

И тот сосуд в Рживи, теперь ясно, почему его хотели заполучить непременно живым. Бездонный источник скверны – это ли не предел мечтаний любого Высшего?

Виктор Арк… Упоминал ли темный сотник это имя?

Не помню.

Ну да ничего, господин Арк, я еще сыграю с вами знатную шутку под названием «отправляйся в Бездну». Только бы выбраться отсюда, только выбраться бы…

Выбраться, но как? Скверну до последней капли использовал, а без нее прорваться через охрану нечего даже пытаться. Высшему хорошо, шагнул в Бездну – и поминай как звали. А мне как быть? Что делать? Что?!

Схитрить и переодеться? С разбитой-то всмятку физиономией? Проще прямо тут удавиться.

Что ж, похоже, для Себастьяна Марта наступают последние дни…

И тут в голове промелькнуло смутное воспоминание.

«Последние дни»?

Откуда это выражение? В какой-то из книг на него наткнулся?

Точно! Это ведь «Пришествие Извечной Тьмы» преподобного Модеста Оражского!

Как там было сказано – «И восстанут из могил мертвые, и станут ходить меж людей исторгнутые Пустотой бесы»?

Мертвые мне ни к чему, мертвые меня самого с собой утащат. А вот бесы… почему бы и не попробовать? Выгорело ведь в Леме! Да – брошенный в экзекутора нечистый остался в потустороннем обличье, но раз получается придавать материальное воплощение скверне, то и с бесом можно попытаться провернуть нечто подобное!

Ощущая лихорадочное оживление, я развязал писарю руки, снял с него сюртук и вновь затянул узлы. К сожалению, одеяние оказалось слишком узким в плечах, а рукава едва прикрывали запястья, но уж лучше так, чем в перепачканной пылью и кровью рубахе.

Неожиданно накатила неуверенность, я взял себя в руки, вышел на середину комнаты и потянулся к бесам. Стиснул нечистого, захваченного последним, и вышвырнул из себя. Вышвырнул, но стоило порождению Бездны рвануть к писарю, тотчас дернул обратно, заставляя воплотиться в реальном мире.

Только вот я не учел, что бесы – это не просто порождения Пустоты. Они сами и есть суть пустота. И если скверна – сущность, в основе которой лежат ненависть, разочарование, боль и страх, то нечистые – это просто ничто. Обладающая злобным норовом дыра в мироздании.

И когда тварь воплотилась, комната сразу стала меньше. Какая-то часть пространства исчезла, пропорции и расстояния исказились. Мир искривился, и центром, отправной точкой этих изменений был бес.

На затылке зашевелились волосы, по спине побежали мурашки, и я покрепче ухватил связавшую меня с нечистым пуповину. Жуткая в своем нематериальном воплощении тварь зарыскала по комнате; сковавшая нас ниточка скверны натянулась, и, схватив со стола папку, я распахнул дверь. Скучавшие в дальнем конце коридора конвоиры всполошились, но к ним уже метнулась моя цепная тварь, и миг спустя по стенам расплескались брызги крови. Конвоиры комьями вывернутой наизнанку плоти повалились на пол, и к горлу подкатил комок тошноты. Не пройди в свое время Лемское поле, точно бы вырвало. А может, и так бы вырвало, – да просто нечем.

Рывком я направил беса вниз по лестнице и сам поспешил следом. В подвале едва не поскользнулся на залитом кровью полу и, перескочив через внутренности распотрошенного тюремщика, бросился по коридору. Бес – впереди.

Но тщетно – все камеры оказались пусты.

Гадство!

Мысли начали путаться, я посильнее стиснул нить скверны и рванул нечистого обратно. Взбежал по лестнице и сразу наткнулся на трех охранников. В кирасах и шлемах, с мечами и щитами.

– Стоять! – рявкнул сержант и тут же отлетел к стене.