– Упростилось. – Меня бросило в жар.
Удовлетворенный достигнутым эффектом франт передвинул через стол запечатанный сургучом пакет и постучал по нему длинным худым пальцем:
– Здесь вся информация. Охраны в доме почти нет, ты справишься. Только не торопись, подожди до утра. Есть где отлежаться?
– Найду. – Я сгреб конверт и предупредил: – Но, когда принесу шкатулку, вы объясните, каким образом все это время за мной следили.
– Предпочтешь это не столь уж важное знание возможности спасти своих людей? – Шпик в притворном удивлении изогнул бровь, потом нахлобучил на голову шляпу и махнул рукой: – А, Святые с тобой! Пусть это станет залогом нашего дальнейшего плодотворного сотрудничества. А теперь, извини, меня ждут неотложные дела…
Я кивнул и пошел к двери, физически ощущая жегший спину взгляд, а как только отодвинул засов, франт небрежно произнес:
– Надеюсь, ты понимаешь, что, если шкатулка окажется взломана, о сделке можешь забыть? В этом случае ты и людей своих не спасешь, и себя под удар поставишь. Мы этого так не оставим, не сомневайся.
– Хорошо, – обернулся я. – Но если узнаю, что это вы меня подставили, расплачусь той же монетой. – И, понимая, что никого этим заявлением не напугал, вышел на улицу.
И пусть на руках и ногах не звенели кандалы, а шею не стягивал железный ошейник, вдруг ощутил себя самым натуральным каторжником. Вот именно так нас и ловят – на наших слабостях. Привязанность к кому-либо – слабость и есть. Настоящий профессионал рванул бы из города прямо сейчас. А я, пока остается хоть какая-то надежда вытащить подельников, так поступить не смогу.
Глупо – понимаю. Эх, и почему конченым мерзавцем не родился…
Но терзания терзаниями, а, ковыляя по ночным улицам, поглядывать по сторонам я не забывал. Убедившись в отсутствии слежки, юркнул в одну из подворотен, порылся в заваленной всяким мусором нише и выудил сумку с длинным плащом и мятой шляпой. Надел их, нацепил на лицо лохматую седую бороду и превратился в Гильермо Корсу – опустившегося моряка из Нильмары, зарабатывавшего на жизнь невесть какими непонятными делишками. К моему теперешнему состоянию новое обличье подходило просто идеально – чувствую себя ровно такой же старой развалиной.
Кое-как дохромав до темной махины доходного дома, я перевел дух и принялся колотить в запертую дверь.
– Открывайте, якорь вам в зад! Долго мне тут торчать еще?! Эй вы там, между палубами!
Через пару минут лязгнул засов, и выглянувший на улицу ночной сторож осуждающе покачал головой:
– Явился! А разукрасили-то как! Как разукрасили! Еще и бутыль приволок, пьянь старая!
– Не твое собачье дело, крыса сухопутная! – выругался я и прошмыгнул внутрь.
Обычно в таких случаях всегда низко шляпу на лицо опускал, но сегодня смысла в особых предосторожностях не было. По сравнению с моей нынешней физиономией последний бродяга раскрасавчиком покажется.
– Последняя декада оплачена! – крикнул сторож вслед. – Просрочишь, пожитки на улице ищи!
– При деньгах, не гоноши! – отмахнулся я, с трудом поднимаясь по крутой лестнице. Раньше приходилось изображать немощь, а теперь как бы вниз не сверзиться.
– Монету гони!
– На рассвете разбудишь, будет тебе монета. А нет – ни хрена не обломится, дармоед!
– От дармоеда слышу!
Я в ответ выругался, через дыру в кармане выудил провалившийся в подкладку ключ, отпер немудреный замок и без сил повалился на кровать.
Но сразу заставил себя подняться и запалил свечу. В неровном мерцании трепетавшего огонечка распечатал конверт, вытащил из него исписанный аккуратным почерком листок и углубился в чтение.
Маркиз Гаспар ди Абалья. Адрес, поэтажный план особняка и территории, расположение вывороченного прута в ограде, распорядок дня хозяев, список слуг, предупреждение о собаках.
Кто-то потратил уйму времени, чтобы собрать эти сведения, и все ради какой-то шкатулки? Что ж в ней такое?
Морщась от боли, я стянул с себя грязную одежду, кинул ее на пол и осторожно улегся на кровать. Какое-то время пытался устроиться поудобней, но вскоре усталость взяла свое, и меня сморил сон.
Разбудил дробный стук в дверь.
– Просыпайся, старый выродок! Вставай, рассвет уже!
– Проваливай, якорь тебе в зад!
– Сам поднять просил!
– А, беса в душу! Да встаю я, встаю!
– Монету гони!
– Все будет! А сейчас проваливай, попрошайка!
Обругав меня последними словами, сторож отправился восвояси; я осторожно поднялся на ноги и прислушался к своим ощущениям.
Голова просто раскалывалась, и это, похоже, надолго. А вот ребра ломило уже не очень сильно. Передние зубы слегка шатались, но не кровили. И левую кисть до сих пор сжимать больно.
Лицо… с таким лицом на людях точно лучше не появляться.
Я опустился на колени, поднял уходившую под кровать доску и с кряхтением вытащил из тайника дорожную сумку. Расшнуровал, достал замотанное в тряпку зеркало и глянул на собственное отражение.
Как ни странно, думал, будет хуже.
Под глазами иссиня-черные синяки, нос распух. Губы всмятку, на скуле багровеет оставленная сапогом отметина. Кожа в неглубоких ссадинах, от глаза к виску протянулся воспаленный росчерк пореза. Одно ухо слегка припухло, у другого рассечена верхушка.
Тот еще красавчик, короче. Но – двигаюсь. Руки-ноги шевелятся, голова на месте. Жив, и это несказанно радует. Мог бы и пластом после вчерашнего валяться. Пару раз серьезно зацепили.
Я хлебнул полынной настойки, плеснул на руку и промокнул царапины. Потом выволок из тайника сверток с чистой одеждой, принарядился, кое-как замазал гримом синяки и с тоской посмотрел в окно.